Что сегодня вместо «сникерса»?

Пошел ребенок в детский сад, бедолага, а ему уже СНИЛС требуется вместо «сникерса». Оказалось, эта зеленая картонка так называется — СНИЛС. Дошел он до окончания школы, слава господу, а без картонки никак. Как бы ни сдал экзамены, без пенсионного удостоверения нипочем не узнаешь, как именно. Мигрируют граждане, как кролики, как гастарбайтеры, все труднее пересчитывать, присматривать за такой прорвой народа. А еще говорят, демографический кризис. Это меня, асоциальную, мамки просветили про детский сад и школу. Клерки тоже просветили, прямо в раж вошли образовательный. Звонит одна и милицейским голосом без предисловий перечисляет, что мне НАДО и ТРЕБУЕТСЯ сделать. Я, сильно удивившись, интересуюсь, не из Небесной ли дама канцелярии, раз знает точно, что именно мне надо. Нет, говорит, из Общества страхового. Мы вроде не страховали никого и ничего, стало быть, нам не надо. Надо, толкует, полюс получить ребенку вашему. Какой, зачем? Медицинский, мол, в поликлинику ходить. Так мы в неё не ходим и дите уже пятнадцать лет, благодаренье богу, не водим. Я в полном недоумении интересуюсь: «Женщина, да, скажите, наконец, правду, кто вы на самом деле?». Пришлось ей сознаться. Оказалась служащей из «медстраха». Может, зря созналась. Внутри у меня стало тверденько и прохладненько. Голосом тихим, ровным, почти нежно, спрашиваю:

— Так это вам я зарплату плачу?

— Какую зарплату?

— Это я еще выясню, какую именно. Медицину родную, тьфу-тьфу, в глаза не видали всей семьёй, не беспокоим, ни вас, ни медицину, а зарплату плачу и плачу.

— Да какую вы мне зарплату платите? — утратив всякую строгость, визжит дама.

— Ну, как же вы запамятовали? Я родине налоги плачу, долго плачу, очень долго, она их исправно переводит в Фонд медицинского страхования, а фонд вас на работу нанял и исправно платит зарплату. Вам зарплату. Уточним, все же, у вас зарплата какая? Регулярно получаете?

На том конце трубки тишина.

— Ну, про регулярность, это мы с вами в другой раз потолкуем. А сейчас я хочу знать, почему мои служащие мне хамят, и по какой такой причине, решили, что это возможно.

Она трубку бросила. Или положила. А зря… (Но здесь наша родина)

Обычные люди

… Машина едет по темнеющим улицам, в окна хрущевки тоже врываются сумерки. Обычная слышит щелчок замка, оборачивается — никого, смотрит на пол кухни и видит лежащего там, окровавленного Хозяина. Хватает ртом воздух, садится на диван, снова глядит на пол — ничего. Вспоминает. Хозяин провожает её на кухню, дверь медленно захлопывается, мужчина усаживает старушенцию, отворачивается набрать воды, она достает чугунную сковороду из-за спинки дивана, он поворачивается со стаканом, непонимающе таращится на сковороду в руках ведьмы. Автоматически протягивает стакан, она бьет его сковородой по голове, он падает. Обычная резво бежит к двери, прислушивается. На нижем этаже, у Береточной, надрывается телевизор. Идет обратно. Стягивает клеенку со стола на пол, переваливает на неё Хозяина. Укладывает на спину. Тот неожиданно шевелится, мычит. Обычная бьет со всей дури по голове сковородой несколько раз (пальцы крупно). Садится на диван отдышаться. Подходит к лежащему. Смотрит. Встает на колени, прикладывает ухо к груди, потом спешит в прихожую, из старой дамской сумки вынимает дешевое зеркальце, подносит к открытому рту, носу убитого. Удовлетворенно кивает. Изучает внимательно и любопытно окровавленное лицо. Глаза трупа открыты. Звонок в дверь. Тетка вздрагивает. Трезвонят долго и настойчиво. Она не шевелится.

На площадке Девчушка-хохотушка, слегка навеселе, стучит кулаком в дверь:

— Открывай!

Перетаптывается, хочет в туалет. С трудом находит телефон в сумочке, звонит.

В квартире, в кармане убитого, звонит телефон. Старуха в панике. Наконец, догадывается, шарит по карманам, находит, звук становится громче.

На лестнице девица, уже спускаясь вниз, услышала отдаленно сигнал телефона, возвращается, матюгается.

В квартире. Убийца стукает по телефону сковородой (пальцы крупным планом), дисплей покрывается трещинами, звонок смолкает. Для надежности сует его под струю воды из крана.

На лестнице девушка прислушивается к звукам в квартире, снова звонит в дверь и по телефону. Полная тишина. Из трубки: «Абонент находится вне зоны действия сети».

Старуха из-за занавески смотрит в окно, вслед удаляющейся девице. Пятится, натыкается на труп. Обходит, берет в шкафчике лекарство, садится на диванчик, принимает капли. Расслабляется, закрывает глаза. Утром просыпается на кухне, спокойно и привычно занимается домашними делами, пьет чай, все обыденно, труп просто обходит. После завтрака повязывает голову белым платком, надевает клеенчатый фартук… (Дикие сказки)

Расцвет цивилизации

Власти китайской столицы тратят сотни тысяч долларов с целью отучить жителей Пекина плевать на улицах. Любителей плюнуть на тротуар выявляют экипажи спец. автомобилей с камерами наблюдения. Плюющих китайцев препровождают в салон, где штрафуют на 20 юаней (2,5 доллара). Даже если работать без перекуров, больше ста человек в сутки «обслужить» удастся, вряд ли, так что процесс воспитания займет долгие годы. Но ведь, со взятками китайцы борются успешно и быстро! Стоило только ввести смертную казнь…

(ИТАР-ТАСС)

Я выключила телевизор и отправилась за покупками. Дикторша работала в лучших традициях русской разведки, поэтому я хорошо запомнила последнюю фразу. Ступив на тротуар, моментально наткнулась на плевок и тут же на лепешку жевательной резинки. Всю дорогу до магазина я ни на что не могла смотреть, кроме мостовой. Она поразила обилием человеческих «выбросов». Пытаясь не наступить на них, танцуя, как папуас, добралась кое-как до кондитерской и, наконец, расслабилась. Тайм-аут на безопасном островке, наполненном вкусными запахами, не отменял необходимости проделать обратный путь — телепортироваться еще не научилась. Однозначно, проклятый двадцать пятый кадр виноват. Тошнота и голос диктора настигли одновременно: «Стоило только ввести смертную казнь…». Я обвела взглядом пятачок возле метро и обнаружила, что он сплошь в белых кружочках растоптанной жвачки. Как это я раньше не замечала? Живо (спасибо телевизору) представилась гора трупов возле стены торгового центра, этажа, эдак, до третьего. Нет, пожалуй, даже если расстреливать только за жвачку, не учитывая плевки, все равно выше получится. А кто «плевальщиков» убирать будет? Если на «Керхеры» денег не хватает, на горючку и транспорт – подавно, пока вывезут, все внутренности вытошним. Весьма красочно нарисовалась картина разложения.

— Тетя, вам плохо? — передо мной стояла девочка лет двенадцати.

— Да, детка, нехорошо мне!

— Сердце? Может, скорую?

— Нет, не сердце. И скорая тут не поможет, даже коммунальщики, все вместе взятые, ни мне, никому из нас, не помогут.

Ребенок непонимающе смотрел на меня.

— Ничего, мне уже лучше. Спасибо тебе. Я, пожалуй, пойду.

Оставшийся путь, рискуя свернуть себе шею, я проделала, глядя строго по сторонам. Но дурацкие мысли не отпускали… (Картинки с выставки)

Завещаю свой язык

Появилась мода (хотя, всё новое хорошо - забытое старое) сдавать в аренду свой язык. Не средство общения, а орган. Но в нашей ситуации нельзя разделить столь категорично. Судите сами.

Человек приходил в языковый ломбард подписывал Договор заклада, а в пунктах проката Договор аренды. В договоре черным по белому на его родном языке, в смысле, средстве общения, было написано, что на такой-то срок господин – товарищ такой-то обязуется говорить своим языком только то, что указано арендатором или залогодержателем. Так что, не пугайтесь, язык никто не отрезал, хоть некоторым бы и не мешало. Но это другой разговор. Ну, и всё, получай денежки и не заморачивайся, как дальше жить, о чём балакать. Ешь, пей от пуза, главное, не болтай лишнего, что иногда нелегко даётся. Тогда штраф и расторжение договора. А штраф немаленький, на его выплаты не один орган потратить можно.

Поэтому чаще сдавали языки те, у кого профессиональный навык имелся, кто привык чужой текст говорить, как свой – актеры, писатели, журналисты, чиновники. Как думаете, за какой тип разговоров больше платили? Если решили, что за «умные», ошиблись. Самые крупные ставки назначались за наглые, точнее, за наглую ложь. Тут навык определенный требовался, чтобы не запутаться, не сорваться на правду, сохранить «чистый», искренний взгляд и честное лицо. Особо ценилось умение языкастых выдавать тексты на эмоциональном подъеме – возмущение, негодование, сострадание и прочее. У актеров лучше всего получалось, хотя встречались и в других профессиях таланты. Одаренные сдавали свой язык в пожизненную аренду и жили безбедно до конца дней. Кстати, им бонус полагался – пышные похороны за счет арендатора.

Дело было поставлено на широкую ногу, успешно развивалось. Стали подписывать и посмертные договора… (Да какой там Апокалипсис)